Победители недр (Первое изд. 1937 г.) - Страница 90

Чуть не плача от досады и обиды, Володя ответил:

— Мы теперь идем по двенадцать метров... Я хотел... Я хотел поскорее, чтобы скорее вернуться...

— М-да, понимаю... Головенка у тебя не глупая... Выходит, что торпеда будет здесь без малого через трое суток. Да обратно столько же.

— Обратно скорее, Илья Борисович, — с безнадежностью в голосе заметил Володя. — Потому что торпеда пойдет вниз и... и дорога будет мягкая...

— Верно. Что верно, то верно... Положим, двое суток. Значит, пять — пять с половиной суток... Постой, постой...

Из репродуктора послышались странное хрипение, кашель, всхлипывания: нельзя было понять, задыхается Цейтлин в припадке удушья или смеется. Среди этой каши диких звуков до Володи донеслось:

— Володичка... можно скорей... Честное слово... Ведь можно направить торпеду в шахту! Вот здорово! Шахта-то ведь прошла уже на двести семьдесят метров в глубину! Это сбережет торпеде в два конца сорок пять часов!

— Пра-а-вильно! — неистовым голосом закричал было Володя, вне себя от восхищения, но его перебил голос Цейтлина:

— Да не ори ты, сумасшедший! Ты, пожалуйста, не думай... Я бегу... Я еще подумаю... Я сейчас созову комиссию... Володичка... Володичка... Ты умница, честное слово... Целую твою головку, пионерчик мой дорогой... Я бегу... Через час будем опять говорить, тогда дам ответ... Я, кажется, сам начинаю с ума сходить. Ниночка, до свидания...

* * *

Казалось, сама торпеда сделалась живой, одухотворенной, полной нетерпеливого стремления вперед и вверх!.. Она жадно грызла, перемалывала и глотала породу, ее колонны дрожали от напряжения, выпирая торпеду кверху, туда, где ее ждали, считая часы и минуты. Лампочки пеленгатора вновь затеяли свою молчаливую разноцветную игру, направляя торпеду на новую, короткую дорогу — в шахту, прямо в шахту!

Нетерпение, радость, уверенность в победе, переполнявшие теперь камеру торпеды, перекинулись вскоре в шаровую каюту снаряда, в шахту, на поверхность и разлились по необъятной стране. Все расцвело и помолодело, новые силы влились туда, где, казалось, они были уже доотказа напряжены отчаянием.

В шахте шла непрерывная, радостная работа. В одну ночь были убраны оттуда все роющие, долбящие, сверлящие машины. На ее выровненном дне с лихорадочной быстротой вырастала площадка для приема и отправления торпеды. Подвозили баллоны с кислородом, устанавливали приспособления для новой зарядки аккумуляторов, монтировали краны для подъема и поворота торпеды.

Гирлянды зеленых ветвей, ярких цветов, разноцветных лампочек обвивали сверху донизу круглые железобетонные стены шахты. Цейтлин не выходил из нее, горя от нетерпения, забывая об отдыхе, пище и питье.

Торпеда бешено рвалась наверх. Как в масло, врезались ее коронки и ножи в рыхлый песчаный пласт, давно сменивший известняк. Несколько десятков метров лежали над ней последней податливой преградой.

Со всех сторон Советского Союза по железным дорогам, на самолетах, автомобилях, электромобилях прибывали в Красноград жаждущие видеть героев подземного мира, присутствовать при их возвращении на поверхность после стольких испытаний.

Фабрики, заводы, дворцы культуры, научные и профсоюзные организации отправляли многочисленные делегации и экскурсии со своими знаменами, оркестрами, хорами. Все помещения агрогородка — его единственная гостиница, его клубы, школы, театр — переполнены доотказа. В обширных садах и скверах, на лугу у небольшой речки раскинуты палатки, строятся шалаши, живописные группы располагаются на траве, под деревьями. На несколько километров в окружности все запружено народом. Ночью вокруг города пылают огромные костры, в воздухе стоит мощное гудение неисчислимых толп, звенят восторженные речи, вспыхивают песни и пляски, гремят оркестры.

Всюду слышны имена Мареева, Малевской, Брускова, никто не может без восхищения вспомнить о Володе — всеобщем любимце. Пионеры с чувством особого достоинства ежеминутно поправляют свои красные галстуки. То тут, то там они собираются группами, и тогда несутся в праздничную, пылающую огнями ночь звенящие, ликующие песни счастливого детства и смелых дерзновений.

Ночь незаметно таяла и переходила в утро.

С первыми лучами восходящего солнца многочисленные громкоговорители сообщили, что торпеда приближается к шахте.

Бесконечные спирали разноцветных огоньков, перемежаясь с изумрудными полосами зелени и красными приветственными плакатами и транспарантами, уходили далеко в глубину земли по круглым стенам шахты. Там, на ее дне, все было залито ярким светом мощных электрических ламп. Сверху казалось, что шахта раскрыла раскаленные добела недра земли и потоки расплавленной лавы готовы подняться и хлынуть на поверхность.

Массивная стальная площадка с металлическим барьером под ней возвышалась на шести стальных колоннах. Многочисленные кабинки непрерывного лифта спускались по одной стороне шахты и подымались по другой, проходя у края площадки.

На дне шахты находились члены штаба, отец и мать Володи, сестра Малевской, прилетевшая из Ташкента, несколько рабочих и инженеров, готовившихся к приему торпеды.

С площадки, на которой стоял небольшой, но мощный подъемный кран, свисали стальные тросы, крючья, челюсти огромного грейфера.

Рядом с краном поместился ящик с походной радиостанцией, пеленгатором, микрофоном и репродуктором. Цейтлин, в широкой русской рубашке, с открытой головой, и радист Василий Егорович стояли возле ящика у микрофона.

Цейтлин был озабочен. Только что он получил сообщение, что у бурильщиков случилось несчастье: на глубине четырехсот двадцати метров буровой инструмент сломался; теперь придется его вылавливать, вытаскивать на поверхность и заменять. Хорошо, если все это удастся сделать быстро. А если затянется — придется начать бурение в новом месте. Тогда вся надежда — на торпеду, на Володю.