Победители недр (Первое изд. 1937 г.) - Страница 89

— Говори толком, Володя! Что разрешит? Что важно? — нетерпеливо сказала Малевская.

— Чтобы торпеда вернулась обратно к снаряду! — выпалил Володя. Размахивая от возбуждения руками, он продолжал: — Я хочу, чтобы торпеда вернулась и вывезла всех из снаряда! Ты понимаешь? Сначала одного, например Михаила, потом Никиту Евсеевича... Правда, хорошо будет? Ну, скажи! Что же ты молчишь?

— Ты все выдумываешь, Володька! — произнесла ошеломленная Малевская. — Как она пойдет обратно? Кто ее поведет?

— Да я же и поведу! — вскочил с места Володя, пораженный ее непонятливостью. — Ну, конечно, я! Ну, как ты не понимаешь? Я тебя отвезу, а потом поеду за Михаилом, привезу его, и опять спущусь за Никитой Евсеевичем! Как на такси!

Он залился неудержимым счастливым смехом.

— Подземное такси! Нина! Я буду шофером подземного такси! Ха-ха-ха!.. Вот здорово!

Он был в восторге от этого смешного сравнения.

— Ту-ту-ту! Такси подкатывает... Где тут пассажиры? Пожалуйте! Вам куда? На улицу Горького? Ту-ту-ту...

— Перестань глупости городить, Володька! — рассердилась Малевская. — Ты с ума сошел! Кто тебя пустит? Замолчи сейчас же, глупый мальчишка!

Но руки у нее дрожали, лицо покраснело, глаза растерянно смотрели на взбудораженного Володю.

— И совсем я не глупый... Только напрасно я тебе это рассказал... Спросим у Цейтлина! Вот, спросим у Цейтлина! Увидишь, что он разрешит! Ты просто не понимаешь...

У Малевской глаза сделались теплыми, влажными. Взволнованная, она притянула к себе Володю, обняла, прижала к себе.

— Не дуйся, Володюшка, милый! Ты хороший, славный мальчик... — Из стиснутого горла с трудом пробивались слова. — Только это невозможно... Нет... нет... Это слишком опасно... Не думай об этом...

Ее голос дрогнул. Она замолчала.

— Ну, что тут опасного? Честное пионерское! Это же просто, как педальный автомобиль! Ведь торпеда пойдет по старой, уже проложенной дороге. Она никуда с нее сбиться не сможет. Ну, как ты не понимаешь? И пеленгатор работает, и все в порядке. И я уже раз привел торпеду, когда все было хуже. И теперь я вывел торпеду на вертикаль. Ты только два раза мне помогла, но я же не просил тебя, я сам сделал бы все... Ведь правда?

Малевская молчала, грустно глядя мимо Володи. У Володи защемило сердце, и он торопливо, горячо продолжал:

— Ну, знаешь что? Я буду теперь один вести торпеду, а ты только смотри... Вот увидишь! Почему ты мне не веришь? Что, я хуже тебя знаю торпеду?

У радиоаппарата, одновременно с тихим гудком, зажглась зеленая лампочка: вызывал снаряд. Малевская поднялась, чтобы включить репродуктор. С неожиданным испугом Володя схватил Малевскую за руку и, густо покраснев, быстро и взволнованно зашептал:

— Нина, послушай... Только ты ничего не говори Никите Евсеевичу! Обещай мне! Он вдруг захочет быть нашим начальником и запретит... Я тебе доверил... Пожалуйста!

— Хорошо, хорошо, обещаю.

Голос Мареева звучал бодро, хотя слышно было, что дышит он прерывисто, с трудом. Он сообщил, что у них все благополучно, по-старому. Они с Брусковым решили держаться на минимуме кислорода и для этого будут побольше спать, меньше двигаться, жить мирно и не спорить: для споров тоже нужен кислород... Как поживают Нина и Володя? Как идет торпеда?

Беседовали минут десять и разъединились.

— Ниночка, — сказал вскоре после этого Володя, — я все-таки поговорю с Цейтлиным. Ведь можно? Правда? Пусть он скажет... Ладно?

Пожав плечами, Малевская согласилась.

Торпеда шла со скоростью одиннадцати метров в час. Через киноаппарат виден был влажный известняк, который легко брался буровой коронкой и ножами. За обедом Володя заявил, что можно еще повысить скорость, но Малевская возражала:

— Не надо перенапрягать моторы, Володя. Мы и при этой скорости выигрываем часов восемь!

— Ну, что ты беспокоишься, Нина! Я ведь отлично знаю. Когда я вел торпеду в габбро, она делала по восемь метров в час и моторы работали на полную мощность, а теперь, смотри, — Володя указал на стрелку прибора, — еще десять процентов мощности не использовано... Я знаю... Ты не думай... Уверяю тебя, что скорость совершенно свободно можно довести до двенадцати метров. Мы сэкономим массу времени, и я смогу скорей отправиться обратно к снаряду.

— Ты вбил себе в голову эту мысль и не можешь, видно, забыть ее. Подожди, что еще Цейтлин скажет.

— Цейтлин разрешит. Он молодец! Он понимает.

— Не то, что другие... которые не понимают? — улыбнулась Малевская и тут же, с загоревшимися глазами заметила: — Можно будет отправить заодно Никите Евсеевичу немного кислороду. Правда, Володька? Торпеда ведь пойдет туда наполовину пустая! Он тогда сможет легко дождаться прихода торпеды за ним или бурильщиков.

— Ну да! Ну, конечно! — с восторгом согласился Володя, но Малевская, неожиданно рассердившись, оборвала его:

— Ну, довольно... Я и сама начинаю глупости говорить! Все равно Цейтлин тебе не разрешит и будет, конечно, прав... Наверное, бурильщики работают теперь во-всю.

Цейтлин действительно страшно рассердился, когда Володя, запинаясь, стал ему рассказывать о своем проекте. Он на него даже накричал. При этом он так тяжело дышал, сопел, отдувался, что казалось — у репродуктора работает паровая машина. Малевская, огорченная не меньше, чем Володя, машинально поддакивала и грустно злорадствовала:

— Ну, конечно! Я же говорила...

Под конец, накричавшись, Цейтлин сказал Володе:

— Ты и думать, Володька, не смей об этом... Вот... — Он опять засопел, помолчал, очевидно, вытирая пот на лице и шее, и добавил: — Да... Ты об этом молчи... И никому не говори... Ишь ты, какой храбрый! Вот тут отец тебя встретит. Он тебе всыплет. Да... Ты лучше скажи: когда вы будете здесь, на поверхности?