Победители недр (Первое изд. 1937 г.) - Страница 52

Она подошла к столику, упала на стул, на котором только что сидел Мареев, и уронила голову на раскрытую тетрадь Володи.

— Алло! Никита!.. Включи экран!..

Голос Цейтлина прозвучал в обычный для разговоров со снарядом час. Мареев посмотрел на Малевскую, на ее рассыпавшиеся по листкам Володиной тетради волосы и медленно пошел к экрану телевизора...

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. ЗАТЕРЯННЫЙ В НЕДРАХ

... Голова болела так сильно, что даже поднять веки казалось невыносимым мучением. Но что-то подсознательное твердило: это надо сделать. Медленно, преодолевая мучительную боль в затылке, раскрылись ресницы... Яркий свет ударил в глаза, и веки опять сомкнулись.

И вдруг вспыхнуло сознание и в одно мгновение разорвало пелену тумана.

Забыв о боли в затылке, Володя широко раскрыл глаза и приподнялся на локте. Его голова ударилась о днище торпеды. Свет падал сверху. Володя лежал на мягкой массе измельченной породы, в свободном узком пространстве между нею и торпедой. Его ноги почти целиком были засыпаны породой, голова находилась у самого люка. Подальше, возле крайней колонны, из песка высовывалась по локоть рука Брускова со сжатым кулаком. Рядом с ней виднелась верхняя часть его шлема и поблескивал уголок стекла от очков, как будто внимательно следя за Володей.

Все стало ясно.

«Обвал... Нас засыпало...»

Его охватил ужас. Малевская, Мареев, модель электростанции, мама, отец в цехе, расплавленная магма, страшный зеленовато-коричневый водопад — все завертелось на миг, как в калейдоскопе. Из головокружительного хаоса в сознании вдруг выплыл и все оттеснил темный спасительный зев раскрытого люка торпеды... Туда!.. Скорее туда!.. Под надежную стальную оболочку!

Володя заметался в сыпучем раскаленном песке. Едва вытаскивая ноги, он полз на дрожащих руках, всхлипывая и задыхаясь.

Сколько времени прошло, пока он вполз в торпеду? Несколько минут или много часов? Володя не мог бы ответить.

Захлопнулись внешние и внутренние крышки люка торпеды. Лежа на полу, Володя дрожал мелкой, изнуряющей дрожью. Радость спасения пересиливала все чувства.

Постепенно утихало волнение. Пробивались первые, робкие мысли.

«Что теперь делать?.. Не повреждена ли торпеда? Надо скорее уходить отсюда!.. Я сумею пустить ее в ход... Скорее к снаряду... к Марееву... А Михаил?.. Погиб?.. Раздавлен?..»

Опять от ужаса пропали мысли, затуманилось сознание... Но он, Володя, жив... Он жив! Какое счастье!.. И вновь прояснился мозг и замелькали мысли:

«Надо скорее к Марееву... А Михаил?.. Мы вернемся сюда, отыщем его...»

Медленно, держась за стенки торпеды, Володя встал и выпрямился. Все тело болело. С трудом двигая руками, Володя отстегнул каучуковый воротник скафандра, откинул на спину шлем и посмотрел вокруг себя.

Вдруг громкое, неудержимое рыдание потрясло все его тело. В мертвом, равнодушном безмолвии, под бесстрастным светом электрической лампы он прислонился лбом к стальной оболочке торпеды и долго плакал горько и безутешно.

«Михаил... бедный, милый... Тут... внизу... под ногами... совсем близко...»

Сердце разрывалось при воспоминании о руке со сжатым кулаком, о стеклышке, которое так внимательно смотрело...

Снаряд не успеет вернуться... нет, не успеет... А он, может быть, ждет...

И так же внезапно, как начались, рыдания прекратились. Володя, оцепенев, стоял у стенки торпеды, ощущая лбом ее холод.

Неожиданно он выпрямился, глаза засверкали серьезно и решительно, румянец залил побледневшие щеки.

Володя бросился к люку, ведущему в нижнюю камеру, и отыскал там короткую, широкую лопатку. Быстро, дрожащими руками, натянул на голову шлем и застегнул вокруг шеи каучуковый воротник.

Через несколько минут он полз под днищем торпеды к руке, торчавшей из массы песка, к мягко поблескивавшему стеклышку полузанесенного шлема...

Больше двух часов, скорчившись в тесном пространстве под торпедой, откапывал он безжизненное тело Брускова. Много раз он бросал лопатку и в изнеможении опускался на песок, тяжело дыша, не чувствуя натруженных рук, с невыносимой болыо во всем теле.

Когда Брусков был почти освобожден из-под тяжелого рыхлого слоя породы, новый приступ отчаяния овладел Володей: шлем Брускова на правой щеке был разорван и залит кровью, уже запекшейся. Сквозь стекла очков было видно, что кровью залито и все его безжизненно-бледное лицо.

Но отчаяние длилось недолго. С новым приливом яростной энергии Володя продолжал откапывать Брускова.

Невероятно тяжелым показалось Володе тело Брускова, когда он потащил его к люку и начал втаскивать в торпеду. Как страшно было прикасаться к мертвенно-неподвижному телу и прижимать его к себе!

«Он жив... — настойчиво убеждал себя Володя, — он только ранен... как тогда, в пещере...»

Он чувствовал, что не мог бы заставить себя держать в руках тело мертвеца. Лишь мысль, что Брусков жив, поддерживала его энергию и помогала ему преодолевать безотчетный ужас перед смертью и страх перед местом катастрофы.

Когда тело Брускова — тяжелое, мягкое, как будто бескостное — опустилось в полусидячем положении на пол цилиндрической камеры, Володя собрал остаток своих сил и опять вышел наружу, чтобы обрезать провода к засыпанным инструментам и внести лампу в торпеду. Лишь герметически закрыв за собой оба люка — внешний и внутренний, — он опустился на пол в тесной близости с телом Брускова и почти без сознания долго оставался в неподвижности.

Внезапно вспыхнула мысль:

«Нельзя медлить!.. Промыть, перевязать рану... Скорее!.. Он истекает кровью...»